Очень странные дела и еще 4 развлечения на выходные

Что почитать, послушать и посмотреть в эти волшебные жаркие выходные.

 

 

 

 

 

 

Альбом «Purple Mountains»

Purple Mountains

 

Drag City
Universal Music Australia

 

 

 

 

Purple Mountains – это новая группа 52-летнего инди-рокера Дэвида Бермана. Уйдет не один абзац, чтобы с нуля объяснить, кто это, и еще больше – почему вообще надо знать, кто это. Но есть короткий путь: на сайте Pitchfork до случившегося в 2016-м превращения его из инди-сайта в часть медиаконгломерата Conde Nast в рецензии на лучший альбом бермановской группы Silver Jews стояла оценка 9.9. Это аптекарски точная оценка веса Бермана в иерархии американского инди-рока: он буквально на волосок от статуса классика.

 

В университете увлекавшийся экспериментальным нойзом Берман подружился с двумя балбесами, которых затащил в первый состав Silver Jews, а потом, когда они завели с другими остолопами собственную придурошную группу, подарил им название для первого альбома: «Slanted and Enchanted». В режиме таких же шуток про «этим человеком оказался Альберт Эйнштейн» Берман прожил всю жизнь. На одном из ранних выступлений Nirvana Берман так громко орал из зала гадости, что выбесил Криста Новоселича и сорвал концерт. Над локальными знаменитостями юга США он издевался вместе с Хармони Корином. Смешные прозвища Джеку Уайту он придумывал в компании группы Black Keys. Речь причем идет о предельно некомпанейском человеке – в 90-е Silver Jews попросту не давали концертов. Распустил он Silver Jews 10 лет назад, потому что больше не мог жить с чувством стыда за то, что знаменитый лоббист всего самого жуткого Ричард Берман, так же известный в американской печати как «Доктор Зло», – его отец.

 

Уже тридцать лет Берман пишет нехитрые, вдохновленные американой и университетской американской поэзией (не хочется писать «современной», потому что на Пригова она не похожа) комичные песни о поражениях, нерешительности и тихом трагизме жизни. Его неброский стиль сложно внятно описать, но без его текстов не было бы Дэна Бежара, а его музыкальным влиянием проще всего объяснить случившийся на втором альбоме Pavement нырок группы в классический американский рок. На «Purple Mountains» с Берманом играет одна из самых талантливых и самых недореализовавшихся инди-групп последнего десятилетия Woods, поэтому вместо ностальгического переигрывания старого материала выходит свежий и бодрящий взгляд на американу из 2019 года, одновременно напоминающий о лучшем припадавшем к корням инди-роке 90-х. Если вы всегда чувствовали, что можете слушать песню «Range Life» битый час по кругу, то звенящий, будто пошатывающийся от выпитого летним вечером на свежем воздухе пива «Purple Mountains» создан для вас.

 

Поклонники Бермана любят нахваливать его поэтический талант, но, честно говоря, если вы охотитесь за рок-поэзией, то лучше уж просто включить недавний альбом «Арсения Крестителя». На «Purple Mountains» много остроумных панчей вроде «Когда я пытался утопить мысли в джине, / Был неприятно удивлен, узнав, что они умеют плавать», но значительную часть шуток альбома составляют вполне морозовские обаятельные тупости типа «Мне стало херово возле Пскова», а литературная подкованность не мешает Берману в первом же куплете альбома срифмовать «себя» с «себя». Звучит все это всегда бесконечно умно и тонко, главным образом, из-за прекрасных мелодий и чудесного, ставшего с годами мастерским пения Бермана. Его дрожащий, находящийся на грани не то крика, не то плача низкий голос местами приближается по выразительности к очищенному от актерства и претенциозности пению позднего Джонни Кэша.

 

Проблемы у альбома все те же, что и у всей карьеры Бермана: на нем нет ни одной самостоятельно сокрушительной песни. Другое дело, что альбома, лучше «Purple Mountains» описывающего жизнь, которая даже на пределе не потянет больше чем на 9.9 из 10, не существует в природе.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Фильм «Ray & Liz»

Режиссер Ричард Биллингэм

 

 

Jacqui Davies/Severn Screen

 

 

«Рэй и Лиз» – это кино о неблагополучном детстве с безучастными родителями в облезлой квартире посреди депрессивного индустриального городка. Но это кино не изобличает социальные ужасы, не давит на жалость и не шокирует, а оказывается преисполненным странного восхищения и парадоксальной любви.

 

Фотограф и режиссёр Ричард Биллингэм всю свою творческую карьеру так или иначе посвятил изображению своих родителей – кроткого алкоголика Рэя и грозной татуированной здоровячки Лиз. Сначала вышел прославивший Биллингэма фотоальбом (фото он снимал, будучи студентом художественной школы и планируя писать по ним картины), затем документальный фильм для BBC и серия галерейных видеоработ; и вот, наконец, полнометражная игровая картина. Кажется, что с каждой новой итерацией в работах Биллингэма становилось всё меньше личной травмы и чувства презрения, и к фильму «Рэй и Лиз» осталась лишь нежность и лёгкая ностальгия. Нежность не только к жалким персонажам, но и к облезлым обоям и дивану, выгоревшему ковру на полу и редким лучикам солнца из окна.

 

Кино состоит из двух равнозначных частей, изображающих неважные, но яркие воспоминания из детства: во-первых, визит дяди-недотёпы, который к гневу Лиз напивается вместе с соседом вместо присмотра за детьми; во-вторых, короткий побег из дома младшего брата, закончившийся лишением Рэя и Лиз родительских прав. Обрамляют два длинных эпизода сцены из уже одинокой жизни Рэя – в четырёх стенах общажной комнаты в компании лишь пластиковых бутылок с домашней брагой. Во всех трёх случаях Биллингэм рассказывает историю последовательно, предельно честно и с подобающим серьёзному художнику лёгким эстетическим отстранением – получается очень увлекательно.

 

В начале и конце фильма в кадре возникает фотография с настоящими Рэем и Лиз (если этого не знать, то легко поверить, что на ней всё ещё актёры – просто те две пары актёров, которые играют героев в разных возрастах здесь подобраны просто идеально). Данная деталь, отдающая дань уважения родителям, нарушает иллюзию отстранённости, но, конечно, это и есть та самая предельная честность – отдать дань уважения людям, которые подарили материала на целую карьеру, сколь угодно недостойными их ни считай.

 

Никита Лаврецкий

 

 

 
 

 

 

 

 

 

 

Сериал «Stranger Things»

 

 

Netflix

 

Волшебная девочка по имени Одиннадцать, способная одной лишь силой мысли сшивать бетонные плиты, круглые сутки сидит в своей комнате с мальчиком и целуется с ним так громко, что даже магнитофон не перекрывает. Во-первых, на дворе лето, чем еще заниматься. Во-вторых, потусторонние силы разбиты в пух и прах. В-третьих, из развлечений в провинциальном американском городишке середины 80-х все равно есть только торговый центр. Все так, только вот самодельная радиовышка вернувшегося из лагеря для задротов толстячка с кудряшками все время ловит странную русскую трансляцию, а крысы со всего города упрямо стекаются на заброшенный завод на окраине.

 

Третий сезон «Очень странных дел» сложно назвать хорошим, зато легко – балдежным. Это все такая же заразительно энергичная веселая окрошка на кока-коле, где мелко-мелко порубленные киноленты прошлого (в этом году к привычным ингредиентам повара добавили Джорджа Ромеро, «Вторжение похитителей тел» и «Терминатора») складываются в равномерно приятный, хотя и уступающий почти любому ингредиенту по отдельности вкус.

 

 

 

Можно ли было добиться чего-то большего, имея на руках, в общем, чудом собравшийся (вспомните-ка хоть один лучше) детский ансамбль актеров – большой вопрос. Дети, как известно, растут несколько не с той скоростью, что взрослые, и по факту в третьем сезоне чуть не половину труппы составляют непонятно почему пришедшие на смену симпатичных детей разной степени угловатости случайные подростки. Например, Милли Бобби Браун, какой она была в первом сезоне, заливала сердце нежностью, даже когда просто стояла ровно, а сейчас она симпатична не больше, чем любая миленькая девочка ее возраста. По-разному дубовыми стали прежде волшебные и бесконечно выразительные Финн Вулфхард и Ноа Шнапп, а и так не хватавшие звезд с неба чернокожий мальчик и рыжая девочка теперь и вовсе похожи на выпендривающихся актеров массовки. Если добавить к этому вдруг сорвавшегося с цепи артиста, раньше игравшего шерифа, а теперь играющего идиота, и резко бросившую играть что-либо Вайнону Райдер, то ситуация, в которой оказались постановщики сериала братья Дафферы, выглядит вообще безвыходной.

 

Хороших новостей две. Во-первых, Дафферы все свои слабые места адекватно оценили и подбавили в коллектив одну очень обаятельную чернокожую девочку-актрису, а провалившуюся серьезную драматическую часть сериала уравновесили невероятной по идиотизму линией с советской разведкой (ближе к концу есть несколько моментов, когда растерянная Вайнона Райдер в советской солдатской форме не по размеру неотличимо похожа на Вуди Аллена из «Любви и смерти»). Жанр сериала сполз в комедию, но хорошая комедия – это лучше, чем нестрашный хоррор. Во-вторых, много обещавшие во втором сезоне кудрявый толстячок и школьный задира (артисты Гейтен Матераццо и Джо Кири) в третьем превратились в первоклассных комиков: вся их линия легко собирается в отличную полнометражную комедию такой легкости и глупости, какие где-то как раз с 80-х уже и не делают.

 

Достигнувшая в так любимые сериалом 80-е своего пика, сладкая, глянцевая, сентиментальная и уютная потребительская Америка сейчас, кажется, уже не может производить ничего настолько же упоительно эскапистского, даже когда хочет. Возможно, она уже вообще не существует. То, что «Очень странные дела» третий сезон кряду играючи вышибают любого на восемь часов из нашей реальности в свой калейдоскопический мирок и там по мере сил учит хорошему, – это очень много.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Комикс «Binky Brown Meets the Holy Virgin Mary»

Justin Green

 

Last Gasp Eco Funnies

 

 

 

 

«Бинки Браун встречает Святую Деву Марию» – это первое в истории западного комикса автобиографическое произведение, оказавшее большое влияние на современников. Огромная по меркам американских андерграундных комиксов статья в википедии сообщает, что вскоре после публикации «Бинки Брауна» автобиографические стрипы стал выпускать Роберт Крамб и что Арт Шпигельман заявил, что без «Бинки Брауна» не случилось бы «Мауса». «Бинки Браун» и вправду с опережением демонстрирует многие излюбленные приёмы и мотивы американской андерграундой комикс-сцены 70-х: подростковое мироощущение Грин, как и Крамб, передаёт через конфликт всепоглощающих сексуальных фетишей (Бинки испытывает первый оргазм в тот момент, когда снимает кожу с игрушечной свиньи) и строгого религиозного воспитания (чтобы бороться с постоянными вынужденными грехами, Бинки придумывает волшебное слово «ной-а-тин», которое грехи как бы отменяет); разговор на серьёзные темы вроде обсессивно-компульсивного расстройства (оно у Бинки усугубляется от безобидного избегания щелей на тротуарной плитке к шизофреническому страху направить любой фаллический объект, включая пальцы на руках и ногах, в сторону церкви) – так вот, такую личную и серьёзную тему Джастин Грин, как и его последователи, облекает в мусорную форму глумливой газетной карикатуры.

 

Книжка про Бинки Брауна обладает неоспоримыми достоинствами – она откровенная, довольно весёлая и крайне концентрированная (44 страницы исписаны мелким шрифтом монологов, так что читать их придётся часа полтора), но нельзя отделаться от ощущения, что её статус – это тот случай, когда история несправедливо написана победителями. Дело в том, что Ёсихару Цугэ придумал термин «ватакуси-манга» (т. е. «манга о самом себе») за шесть лет до Грина, и в сравнении с доходчивыми, смешными и лаконичными автобиографическими комиксами Цугэ, «Бинки Браун» – это обаятельный, но совершенно беспомощный, невразумительный и кособокий инвалид.

 

Никита Лаврецкий

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Игра «Katana Zero»

 

 

Askiisoft

 

 

Убийца в банном халате проникает в одно тщательно охраняемое помещение за другим и при помощи одного лишь меча вырезает всех подчистую, а затем исчезает совершенно невредимый. После работы он возвращается в свою захламленную квартирку в спальном районе, где, если повезет, можно перекинуться парой слов с соседской девочкой, а потом, пока другие соседи временно угомонились, уснуть, не раздеваясь на диване. Убийце снятся плохие сны. Психиатр вкалывает ему какую-то дрянь, от которой время замедляется до скорости черепахи, а потом дает папку с новым заказом. Убийца как будто живет в пиксельном нуаре.

 

Самое главное, что нужно знать про «Katana Zero» – вопреки скриншотам, это не платформер. По устройству игра похожа на переделанный в эстетике «Hotline Miami» первый «Max Payne» – это слэшер, в котором бои выигрываются не реакцией, а тактическим расчетом и верным таймингом действий. Каждая локация представляет собой небольшую герметичную головоломку: вышибить дверь, прокатиться в замедлении под автоматной очередью, зарезать врага, поднять бутылку, швырнуть в следующего врага, выйти из замедления, оттолкнуться от стены, разбить стеклянный потолок и нарваться на турель, чтобы переиграть все заново, пока не получится идеально. Игры из сравнения не с потолка взялись: уровни-головоломки в «Katana Zero» настолько же хороши, их раскусывание вместо раздражения вызывает лишь приятный зуд нетерпения.

 

Приятным бонусом к этому идет ни на что принципиально не влияющая, но крайне находчиво рассказанная история. Самурай может перебивать собеседников, хамить им, не выполнять указания начальства – учитывая, что сюжетные заставки включают в себя либо кошмары, либо занюхивание кокаина с самурайского меча, даже такой легкой анархии оказывается достаточно для удивительно свежего эффекта. Примерно так же отлично работали, опять же, в «Max Payne» комиксные панели – «Katana Zero» правда переживается уже во время игры как будущая классика жанра.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

 

 

Обложка: Netflix

Поделиться
Сейчас на главной
Показать еще   ↓